الشاعرة الروسية اولغا كودريافتسفا
olivkamai@mail.ru
Olga Kudryavtseva ist in Irkutsk (Sibirien) geboren. Sie hat Polytechnische Hochschule in Kiew (Ukraine) absolviert. Seit Jahr 1999 wohnt in Hannover (Deutschland). In verschiedenen literarischen Magazinen von Russland, Estland und Deutschland auch in Anthologien: „Kiewskaja Rus“ (moderne ukrainische Poesie), „XXI Jahrhundert“, „Klang von vergangenen Zeiten…“, „Stufen“, „Stimmen“, (russische Dichter in Deutschland), „Landsleute“ wurden ihre Gedichte öffentlich gemacht. Ein paar Übersetzungen ihrer Gedichte konnte man lesen in der „Literarische Zeitung“. Olga Kudryavtseva ist ein Mitglied des Vereins „Die Fähre“ (russisch – deutsche literarische Kontakte).
ГЕРМАНИЯ
Германия смотрит в меня
серо-голубыми глазами неба
и оплетает косыми прядями дождей.
У тебя ум Фауста, Германия,
и сердце Маргариты.
Но что только не лежит между умом и сердцем!
Дух твой окутывает и ускользает
как туман,
или
как сказки Гофмана,
и искры проносятся в его глубине.
Ты притягиваешь меня
мягкими округлостями холмов
и тем, как медленно и мощно
струится твоя кровь в жилах рек.
Ты настораживаешь меня
румянцем черепичных крыш
и неукоснительной ровностью дорог.
Что зреет в тебе, Германия,
за крошечными палисадниками
двухэтажных домов,
за чистым светом окошек,
освещающих пустые ночные улочки,
когда под бледной луной
ты протягиваешь мне руки,
улыбаясь, совсем как лесная русалка,
и зовешь
утонуть в тебе?
DEUTSCHLAND
Deutschland, du siest mich an
mit grau blauen Augen des Himmels.
Du wickelst mich ein
mit strömenden Fäden des Regens.
Dein Verstand kommt von Faust, Deutschland,
doch dein Herz ist das Herz Margarethes.
Aber was liegt nicht alles
zwischen dem Kopf und dem Herzen?
Dein Geist wirkt geheimnisvoll,
unfassbar, wallend wie Nebel,
oder
wie Hoffmanns Erzählungen.
Im inneren Tief
sprühen unzählige Funken.
Deutschland, du siest mich an.
Mich faszinieren
die rundliche Sanftheit der Hügel,
das mächtige Blut deiner Flüsse.
Zur Vorsicht gemahnen
die Ziegel der rötlichen Dächer.
Und mich erschreckt
die Unerbittlichkeit der Autobahnen.
Was reift in dir, Deutschland,
in winzigen Gärten der Häuser,
hinter den blitzenden Fenstern,
in den verwinkelten Gassen,
im schimmernden, spärlichen Mondschein?
Du streckst mir die Hände entgegen,
lächelst so rätselhaft, lockst mich,
wie eine Nymphe des Waldes,
rufst mich, in dir zu versinken.
ДЕРЕВЯННОЕ СЕРДЦЕ
Над головой моей –
небесный свод,
По сторонам –
деревьев встали стены.
Пускаю корни я
который год.
Пускаю корни -
постепенно.
Я приросла.
Стоять не больно мне.
Моя кора
грубее год от года.
И только птицы
в веток вышине
Вьют гнезда,
как назначила природа.
Птенцы в тех гнездах птичьих
ждут и ждут,
Когда настанет
время разлететься.
И как-то утром
их проводит в путь
В стволе древесном
спрятанное сердце.
Тогда приступят
к веткам холода.
Увижу нависающее
небо я.
Так было с каждым
деревом всегда.
А как иначе –
я не ведаю.
И отголоски
птичьих голосов
Во мне замолкнут
поздно или рано.
И - ветра дудочка,
припев лесов
и в сердце деревянном
рана.
DAS HERZ AUS HOLZ
Der Himmel
unergründlich über mir,
Zu meinen Seiten –
Wald wie hohe Wände.
Ich mittendrin,
ich stehe schon lange hier
Und schlage langsam
Wurzeln in der Fremde.
Ich wachse an,
es tut schon nicht mehr weh
Zu stehen.
Meine Rinde wird jetzt fester.
Ich höre Vögel
zwitschern in der Höh’,
So manche bau’n
meinen Armen Nester.
Es schlüpfen Junge,
wachsen im Geäst
Und warten sehnlichst,
dass sie flügge werden.
Dann eines Tags
verlassen sie das Nest.
So war das Leben
immer schon auf Erden.
Das weiß ich
und ich bin auf sie ja stolz,
Sie finden sicher
ihren Weg ins Weite.
Doch tief im Innern
schmerzt mein Herz aus Holz,
Wenn’s in Gedanken
ihren Flug begleitet.
Dann aber wird es kalt,
der Himmel – grau.
Und meine kahlen Äste
friern unweigerlich.
So war das immer schon,
mit jedem Baum.
Das trifft auch mich.
Wie’s anders sein soll, weiß ich nicht.
Die Vogelstimmen sind verhallt.
Der Herbst
Singt jetzt die Lieder
von den vollen Garben.
Mein Herz beruhigt sich,
nur manchmal schmerzt’s
Unter der Rinde
von den alten Narben.
***
маме
Солнце восходит.
Всходит опять трава.
Сквозь тебя, сквозь меня
жизнь возводит свой дом.
Упорно возводит дом. –
Настасья - уже ходит.
Скоро - опять весна,
и воздух – уже другой.
Время соединяет
начало с концом.
И просто
катится колесо времени
без преград.
Мы прорастаем сквозь жизнь,
как жизнь прорастает сквозь нас,
как - начинается день, -
и свет – проникает сквозь воздух.
***
моей маме
И эта вечная игра
Стремлений, воздуха и света...
А где-то протекает Лета,
Что в нас находит свой исток.
И в сердце – тонкая игла.
И воздух чист. - И нет ответа.
Что рождено – однажды, где-то
Всегда имеет свой итог.
И все – имеет свой черед –
Весна и свет, метель и стужа.
А в город цирк приехал. – Вот
Ты, - девочка, бежишь по лужам.
***
an die Mutter
Die Sonne geht auf.
Auf geht auch wieder das Gras.
Durch dich durch mich
baut das Leben sein Haus.
Beharrlich baut es daran.
Klein Nastja kann schon laufen.
Bald zieht der Frühling ins Land,
die Luft ist schon anders.
Anfang und Ende
fügt das Leben zusammen.
Unaufhaltsam
dreht sich das Zeitgrad.
Wir wachsen durchs Leben,
das Leben wächst durch uns,
durchdringt uns tagtäglich.
Genauso tagtäglich
durchflutet am Morgen
das Licht klare Luft.
***
an die Mutter
Das ewige Spiel von Luft und Licht,
von Dunkelheit und Morgenröte,
und irgendwo verläuft die Lethe,
die in uns Anfang hat und Schuss.
Ein spitzer Schmerz das Herz durchsticht.
Auf Antwort wartet man vergebens,
Denn jeder Anfang unsres Lebens
Weiß, dass er schließlich sterben muss.
So geht die Reihenfolge ab:
Im Winter – Frost, im Sommer – Hitze.
Und wieder kommt ein Zirkus in die Stadt,
Nun bist du klein, läufst über Pfützen.
***
I
Извлекать
из себя цветы
различные по красоте
и благоуханию.
Вытянуть
нить дождя
и нанизывать на нее
дни.
Собирать устричные раковины
на пустынных пляжах
терпения
и наблюдать,
как медленно
пересыпается песок.
Песок...
Отдельные крупицы единства,
странствующие водиночку,
никогда
не знающие покоя
в общей неизменности
массы.
II
Шорох, шорох...
Сквозь пальцы сыплется...
Сплетает время
цепочку лет,
словно девочка
летним полднем
плетет на лугу
венок из одуванчиков.
И так же летит
белый пух.
И слышу -
шорох, шорох -
то белый песок
пустынных пляжей
медленно
уходит сквозь пальцы.
***
I
Aus mir heraus
Blumen zaubern
so unterschiedlich
nach Farben und Düften.
Aus dem Regen
einen Faden spinnen,
an dem man Tage aufziehen kann
wie Perlen.
Austernmuscheln sammeln
An den verödeten Stränden
Des Wartens.
Zusehen
Wie der Sand rieselt
Langsam und ruhlos.
Der Sand –
Einzelnen Körnchen des Ganzen –
Stets in Bewegung
Durchwandert
Die träge beständige
Masse.
II
Rauschen, Rauschen...
Es rieselt durch die Finger...
Die Zeit
flicht zusammen
die Kette der Jahre,
genau wie ein Mädchen
im Sommer am Mittag
flicht einen Kranz
auf der Wiese
einen Löwenzahnkranz.
Es fliegt weißer Flaum
und ich höre –
Rauschen, Rauschen.
Das ist weißer Sand
der endlosen Strände.
Er rieselt ganz langsam
rinnt durch meine Finger.
Olga Kudryavtseva
Ольга Кудрявцева
Родилась в Иркутске. Изъездила с родителями весь Союз: Алтай, Кузбасс, Камчатка, Украина... Окончила Киевский политехнический институт. Работала инженером в Госавтодор НИИ. К тому времени, как, перефразируя Иосифа Бродского, жизнь, качнувшись влево, качнулась вправо, была уже, сменив несколько профессий, художником по лаковой миниатюре. Занималась ребефингом, цигун и стала учителем рейки. Стихи же объединяют оба периода жизни. В Ганновер переехала из Киева в 1999 году. Публиковалась в журналах „Partner-Nord“ (Ганновер), «Радуга» (Таллинн), «ХХ1 век» (Гельзенкирхен), «Невский альманах» (Санкт-Петербург), «Палитра» (Ганновер). Подборки вошли также в антологии «Киевская Русь», «Гул былого».
***
И вот теперь – он грустен и один.
И при рождественской немецкой сказке
пьет за мессию, пастухов, овин,
закусывает алкоголь и сплин,
предпочитая ветчину колбаске,
пока ему соседка строит глазки.
- «И будто бы совсем не греет хмель...
А в магазинной суете и спешке
вчера подумал: Вот и вышел в пешки.
И деревянным стал, как эта ель.
Вот и соседкой – тоже канитель».
А за окошком, в слякоти незимней,
о тротуар ботинками стуча,
хранитель-ангел проклинает ливни,
его, соседку, рождество,
свое былое хвастовство
о работенке, в общем-то, непыльной.
И взгляд бросает робкий и умильный
через окно на этот стол обильный,
свой под пальтишком хвостик волоча.
ПОПЫТКА ВЗГЛЯДА
Туда, туда – за лоскутки полей,
за солнечные зайчики люцерны,
где плотный, словно глубина морей,
вдохну я воздух и, наверно,
оставлю позади весь несуразный бред
забойного отчаянного счастья –
веселый лопушок на путыре из бед
топорщится из глин на белый свет:
- И мы под солнцем живы! Здрасте!
Туда, где можно просто, без затей
бродить, бродить средь незнакомых улиц
по мостовым неузнанных путей,
где с важностью непроходимых умниц
гуляют голуби у краешка фонтана,
и льется день - неведомо куда,
и солнце с леностью восточного султана
роняет легкий блик на дно стакана,
чтобы вернуться именно сюда.
Ему – вернуться,
но – в бездомности и воле –
тебе – забыть о глинистых пластах,
куда-то вдаль, как перекати-поле,
не приживаясь ни в каких местах,
скользить сквозь эти города, дороги
и люд, снующий по своим делам,
где роли распределены так строго,
где нужно быть своим, платить налоги.
Но для тебя – особый счет у Бога:
быть не своим –
чужим –
и тут, и там.
***
Там эти холмы остались, там.
Бревнышки домов, от ветра серые.
Ягод пламя – плещет по кустам.
А за ним - снега приходят белые.
Снегопад гуляет. И молчат –
Средь снегов укрыты и украшены
Покровами снега – избы в ряд.
Отойди лишь – заблудиться страшно.
Помнится - овчины спелый дух.
А в санях - под полости уложенный -
Я – трехлетний тонкошеий дух,
Рыкающий в первый раз восторженно.
Что за времена? - Ненастный год.
Вижу я - мальчишечка зареванный
Мне подсолнух за забор несет.
Желтый. Будто солнцем нарисованный.
И молчу, и будто бы сквозь снег
Из души упрямо и уверенно
Пробивается – травинкой – вверх
То, что мне - с рождения отмерено.
Там эти холмы остались, там.
Бревнышки домов, от ветра серые.
Ягод пламя – плещет по кустам.
А за ним - снега приходят белые.
***
Весенний авитаминоз.
Во мне чертовская нехватка витаминов
любви. И кровь щекочущий невроз.
Гормон старается, как первый паровоз
пуская дым через венок из роз,
и думает – настал
опять его черед
соединить все пункты воедино.
Курьез? Но душу греющий курьез.
Весна явилась и вовсю шалит.
Тугую жизнь закручитвает в стебель.
Из каждой почки листиком палит.
По паркам – громогласный птичий флирт.
Гром новизны. И - все вам предстоит.
И прошлое – в тартарары летит,
как – помнится – в Италии
под приходящий год
в окно выбрасывают мебель.
Сквозь воздух - неизвестность разлита.
Ты счастлив оттого, что просто дышишь.
И удивляет неба высота
и деловитая растений суета.
И то, что мир спасает красота,
пускай не новый
мыслей поворот,
но, кажется, что каждой клеткой это слышишь.
***
Вечер ранней зимы
скорее похожей
на позднюю осень.
Неба лоскут
освещен так небрежно
отсветом тускло-молочных берез,
так он исчерчен ветвями,
обглодан
ртами темнеющих крыш,
что не может
в ком-нибудь мысль зародить
или, скажем, головокруженье.
Два господина
с гордой и важной осанкой
катят тележку
с фанерным листом,
что так роднится –
роднится по цвету и форме –
с робким квадратом песка
меж домами,
где полагалось – по плану – играть детворе.
Это игрушечный край
желто-серой пустыни.
В центре –
игрушечная карусель
косо торчит,
словно клоун – один – на манеже
в ярком трико
и с немым изумленьем на глупом лице -
он средь репризы услышал –
отчетливо так и внезапно –
скрип колеса,
что история катит
поверх шапито -
в цирке, где куполом –
это пожухлое небо.
РЫЖИЙ
Нос – картошкой. И сам он – рыжий.
И во всем он смешон, дурашка.
И душа – как и жизнь – нараспашку.
И всклокочен – в надежде – парик.
И замашки! Что за замашки!
И вся жизнь – как душа – нараспашку.
И валяет он – неваляшку
Каждый день,
каждый час,
каждый миг.
Он – растяпа. Он – неуклюжий.
Слишком часто садится в лужи.
Голубые смеются глазки.
Развеваются гордо штаны.
Щеки – так и сияют краской.
А под этой дурашливой маской...
И - любые его промашки
сразу всем и всегда видны.
Вот смеется он, или плачет –
Сердце в нем, словно мячик скачет.
Он сжимает свою ромашку –
Малым солнышком – в кулаке.
Вам подарок!
Такой подарок!
Перед ним и солнце – огарок.
И смеется. И рыжестью - брызжет.
И идет через жизнь – налегке.
ДВОЕ
На ковре сегодня целый вечер –
И всегда! – в репризах – эти двое.
Рыжего подбиты ватой плечи.
Белый – с нарисованной слезою.
Оглушает музыка арены.
Белый плачет, и смеется Рыжий.
На груди мишени – откровенны.
Подойди к ним чуточку поближе.
Их перетекание – взаимно.
Радость и печаль – одновременны.
Рыжий – этот побравурней гимна.
Белый – утекающий и пенный.
Руки льются всплесками движений.
Слезы брызжут. И смеются губы.
Ах, как медью защищают трубы
Ирреальность их преображений!
Ах, как Белый гибок и печален,
Словно балансируя на шаре
Случая, и как же рвется в дали
Рыжий, что так пламенно отчаян!
И предупреждая каждый выход,
Не терпя пустот и недомолвок
Жизни мячиком играют ловко
Рыжий, Белый – вдох судьбы и выдох.
***
Переплетений миг сквозит.
Противоречий лягут тени.
Выбрасвает жизнь кульбит
На яркой времени арене.
Лишь здесь - и блеск, и суета
Ведут подобие порядка.
А там, за кругом – темнота.
И занавес отдернут зябко.
Хоть начинает клейкий лист
Очередной виток спирали,
Гастроль закончивший артист
Берет билет в такие дали!
И отгремел аплодисмент.
И обсудили все порядком.
И девочка глядит мне вслед,
За занавес взглянув украдкой.
***
И ночь пришла,
открыв ларец,
что полон форм, несущих все начала.
И музыка ее звучала.
А ты был – флейта. И ты был – певец.
И вопреки всей суете
и всей своей потерянности в веке
вдруг понял –
что когда-то понимали греки
о нас с собою разделяющей черте,
о вечном взгляде на немое отраженье,
о взгляде, брошенном в отчаянье назад,
о тени ускользающем движенье
и о певце, что бросил взгляд.
РЫБЫ
Все фантазии, да фантазии.
Все оказии, да оказии.
Ты – Америка, я – Евразия.
Как же вместе мы столько лет?
А вода меж нами качается.
Там, в глубинах рыбы печалятся.
А из рыб чудно излучается
Голубой приглубинный свет.
И холодные, и забытые
Притаились в песок зарытые.
От укрытия - до укрытия.
И таятся они опять.
Пучеглазые, большеротые
Промышляют своей охотою
С постоянной рыбьей заботою
Молчаливо и хмуро ждать
От оказии до оказии.
А глаза их мерцают стразами.
И какому подвластно разуму,
Как же ждут они столько лет?
И вода меж нами качается.
И в глубинах рыбы печалятся.
А из рыб чудно излучается
Голубой приглубинный свет.
***
Из песка – чудесный замок.
Легкая - из ветра - крыша.
...Осень в дождевой обрамок
Стылой кистью город впишет.
И заигранную пьесу
Разлетающихся листьев
Вновь поставит, с интересом
Обыграв рябины кисти.
И с усердным небреженьем
Застучит дождем по стеклам.
И поманит струй скольженьем.
Струй скольженьем, небом блеклым.
И, от страсти замирая,
С гениальностью джазмена
Саксофонный стон трамвая
Бросит в окна откровенно.
И запляшет, и закружит,
Зацелует и заплачет.
И пойдет бродить по лужам
Вместе с ветром – наудачу.
И вздохну я, неизбежность
Расставания предвидя.
На мою глухую нежность
Глянет, будто бы не видит.
Отметет листвы останки.
Легким холодом задышит.
И разрушит эти замки,
Мне подаренные свыше.
***
Я сказки Гофмана листаю спозаранку.
Рациональна жизнь, да замкнут круг. –
В нем иррациональную изнанку
мне кажет сумрачный нижне-саксонский дух.
И дождь опять накрапывает мелко.
Держу себя, как держат, разве, древко.
Но флаги, ведь они – не мне чета.
А от отца достались мне в наследство
все доказательства безудержности сердца
и столь чудесное для выживанья средство,
как тщетная глухая маета.
Шпиль – тускло-зелен, небо – просто серо.
Опять, опять туманно все вокруг.
Блик желтый скачет как-то неумело,
на шпиль из тучи выпадая вдруг.
***
Потускневшие листья
по земле разбрелись,
и средь темных стволов,
обнимающих ветками небо,
ветер замер за миг
до того, как зажглись
отражения звезд на воде,
словно крошки упавшие хлеба.
Словно в этом покое
колышется ночь,
зарождается нового
утра тугое движенье.
И безмолвствует время
не в силах помочь,
повторяя беззвучно в себе,
как на глади воды, отраженье.
Повторяя в себе
этот зов тишины
и длинноты стволов,
и рассеянность листьев опавших,
и неясную завязь
не сказанных слов,
и блужданья осенних ночей,
и сиротство...
ВЕСНОЮ В КАФЕ
Такое вот смешение времен, -
апрель еще роняет дождь сквозь солнце,
хотя уже проглядывает донце (стакан)
среди фантазий, опусов, имен...
Ну а весна – такая благодать!
И возится опять неутомимо.
И все чудит. И пробегает мимо.
Что взять с нее? - А ничего не взять!
Вон там, за плохо вымытым окном,
видны индустриальные строенья,
которые войдут в стихотворенье
между весной, тоскою и вином.
И, взглядом избегая пальмы в кадках,
что выставлены солнцу напоказ,
смотрю, как юный турок, щуря глаз,
глядит вдоль столиков, поймав момент как раз,
с осведомленностью в лихих любовных схватках.
***
Где твои, мой ангел, крылья?
Мне без них – несладко.
Заменила степь ковылью
Узенькая грядка.
Где, мой светлый, пролетаешь?
Над какой чужбиной
В небе пятнышком растаешь,
В стае голубиной?
Разве в далеке далеком
Есть такие страны,
Где б нам быть не одиноким?
ولدت في ايركوتسك. سافرت مع والديه في الاتحاد كله : ألتاي ، كوزباس ، كامتشاتكا ، روسيا ، أوكرانيا... تخرجت من معهد البوليتكنيك في كييف. عملت كمهندس في Gosavtodor مؤسسة التأمين الوطني. بحلول ذلك الوقت ، وعلى حد تعبير جوزيف برودسكي ، الحياة ، ويتأرجح إلى اليسار ، وتتأرجح الحق ، وكان بالفعل ، عن طريق تغيير المهن القليلة ، وهو رسام من المنمنمات ورنيش. درست ولادة من جديد ، تشيقونغ واصبح مدرسا للريكي. كلمات أيضا الجمع بين كل من فترات الحياة. في هانوفر انتقلت من كييف في عام 1999. نشرت في مجلات "شركاء نورد" (هانوفر) ، "قوس قزح" (تالين) ، "ХХ1 القرن" (شالكه) ، "نيفسكي التقويم" (سانت بطرسبرغ) ، "لوحة" (هانوفر). كما شملت العينات في أنطولوجية "كييف روس" و "هدير من السابق". Странно, милый, странно!
ترجمة غوغل الالكترونية- غير دقيقة- عن الروسية